Эмилия Кларк дала огромное интервью для журнала The New Yorker, в котором впервые поведала, что между 1 и 3 сезонами “Игры Престолов” у нее случилось два инсульта. Сразу упомяну, что сейчас со здоровьем актрисы всё в порядке.

Эмилия Кларк:

“В момент, когда все мои детские мечты осуществлялись, я практически потеряла разум, а потом и жизнь. Я никогда не рассказывала эту историю, но теперь пришло время.

Это было начало 2011 года. Я только закончила сниматься в первом сезоне «Игры Престолов», нового сериала HBO по мотивам «Песни льда и пламени» Дж. Мартина. Практически без какого-либо профессионального опыта мне дали роль Дейенерис Таргариен, также известную как Кхалиси Великого Травяного моря, Леди Драконьего Камня, Разрушительница оков, Матерь драконов. Как молодую принцессу, Дейенерис продают замуж мускулистому дотракийскому вождю по имени Кхал Дрого. Это долгая история – аж на 8 сезонов – но точно можно сказать, что персонаж становится достойнее и сильнее. Она становится фигурой властной и умеющей владеть собой. Вскоре девушки начнут носить платиновые парики и легкие платья, чтобы быть похожими на Дейенерис Таргариен во время Хэллоуина.

Создатели сериала, Дэвид Беньофф и Бэн Уайсс говорили, что мой персонаж – это смесь Наполеона, Жанны Дарк и Лоуренса Аравийского. И всё же, в следующие недели после того, как мы закончили снимать первый сезон, несмотря всеобщий восторг маркетинговой кампании в ожидании премьеры сериала, дух у меня был совсем не завоевателя. Я была в ужасе. В ужасе от внимания, в ужасе от бизнеса, которого я совсем не понимала, в ужасе от попытки оправдать надежды создателей сериала, которые они на меня возлагали. Я была «обнажена» во всех смыслах этого слова. В самом первом эпизоде я появляюсь голой, и с первого же интервью мне всегда задают один и тот же вопрос: «Вы играете такую сильную женщину, но всё равно снимаете свою одежду. Зачем?». В своей голове, я прокручиваю вопрос: «Сколько еще мужчин нужно убить Дейенерис, чтобы её позицию поняли?».

Чтобы справиться со стрессом, я занималась с тренером. Я теперь была телевизионной актрисой, и что уж, это делают все. Занимаются спортом и качаются. Утром 11 февраля 2011 года я переодевалась в раздевалке спортивного клуба Крауч Энд, что в северном Лондоне, когда почувствовала нарастающую головную боль. Я была настолько уставшей, что еле смогла надеть свои кроссовки. Когда я начала заниматься, мне пришлось заставлять себя выполнить первые упражнения.

Тренер отправил меня на брус, и я мгновенно почувствовала, будто эластичный бинт сдавливает мне мозг. Я попыталась игнорировать боль и справиться с ней, но просто не могла. Я сказала своему тренеру, что мне нужен перерыв. Как-то, очень медленно, я добралась до раздевалки. Я зашла в туалет, опустилась на колени, и меня очень сильно стошнило. В это время боль – выстреливающая, колющая, сжимающая – усиливалась. На каком-то подсознательном уровне, я понимала, что происходит: мой мозг повреждался.

Пару мгновений я пыталась перебороть боль и тошноту. Я сказала себе: «Я не буду парализованной». Я подвигала пальцами ног и рук, чтобы убедиться, что это правда. Чтобы проверить память, я попыталась вспомнить, помимо прочего, некоторые строки из «Игры Престолов».

Я услышала женский голос из кабинки рядом, все ли у меня хорошо. Нет, не хорошо. Она зашла ко мне и перевернула меня на бок, в реабилитационное положение. Потом все быстро стало шумным и размыленным. Я помню звуки сирены, скорую. Я слышала новые голоса, и как кто-то сказал, что у меня слабый пульс. Меня тошнило желчью. Кто-то нашел мой телефон и позвонил родителям, которые живут в Оксфордшире – их попросили приехать в реанимацию госпиталя Уиттингон.

Я находилась в полубессознательном состоянии. Из машины скорой помощи меня отвезли на медицинской кровати с колесиками в коридор, где сильно пахло дезинфицирующим средством, и было шумно. Никто не знал, что со мной случилось, поэтому сёстры не могли дать мне какое-то обезболивающее.

Наконец, меня отправили на МРТ, просканировали мозг. Диагноз был быстрым и страшным: субарахноидальное кровоизлияние, это инсульт с угрозой для жизни, который заключается в кровоизлиянии в пустое пространство, которое окружает мозг. У меня была аневризма, лопнула артерия. Как я узнала позже, треть пациентов с данным типом инсульта умирают сразу или вскоре после его наступления. Для тех пациентов, которые выживают, необходимо срочное лечение, чтобы «запечатать» аневризму, так как иначе есть очень высокий риск повторного, обычно фатального, кровотечения. Если я хотела выжить и избежать последствий на мое тело, мне нужна была срочная операция. И даже тогда никаких гарантий не было.

На скорой меня отвезли в Национальный Госпиталь Неврологии и Нейрохирургии, прекрасное здание викторианской эпохи из красного кирпича. Это был кошмар. Моя мама спала в приемных покоях на стуле. Я же просыпалась и вновь проваливалась в сон, будучи под препаратами, с выстреливающей болью и постоянными плохими снами.

Я помню, как мне сказали, что я должна подписать согласие на операцию. Операцию на мозг?! У меня кипела жизнь – у меня не было времени на операцию на мозг. Но, в итоге, я успокоилась и подписала. Потом я была без сознания. В следующие три часа хирурги спасали мой мозг. Это не была моя последняя операция, и она не была самой сложной. В двадцать четыре года.

Я выросла в Оксфорде и редко переживала за свое здоровье. Я думала лишь о карьере актрисы. Мой отец был звукорежиссером. Он работал над «Вестсайдской историей» и «Чикаго» в Вест-Энде. Моя мать тогда занималась, и до сих пор занимается, бизнесом. Она вице-президент по маркетингу в глобальной компании. Мы не были богаты, но мой брат и я ходили в частные школы. Наши родители, которые хотели для нас лучшего, с трудом оплачивали счета.

Я не помню точный момент, когда я решила стать актрисой. Мне говорят, что в возрасте трех или четырех лет. Когда я ходила с отцом в театры, меня зачаровывала жизнь за кулисами: общение, бутафорское снаряжение, костюмы, перешептывания почти в полной темноте. Когда мне было три, мой отец отвел меня на показ «Плавучего театра». И хотя изначально я была шумным и непоседливым ребенком, я молча сидела и восхищенно смотрела более двух часов. Когда опустился занавес, я встала на свое кресло и начала бешено хлопать над головой.

Я влюбилась во всё это. Дома, я включала видеокассету «Моя прекрасная леди» столько раз, что пленка в ней порвалась. Мне кажется, из истории Пигмалиона я поняла, что при достаточной подготовке и с хорошим режиссером ты можешь стать кем-то другим. Мне не кажется, что мой отец был рад, когда я сказала, что хочу стать актрисой. Он знал нескольких актёров, они были невротиками и безработными.

Моя школа в Оксфорде, Squirrel School, была идеальной и с хорошими внутренними правилами. Когда мне исполнилось 5 лет, я получила главную роль в постановке. Когда пришло время, чтобы выйти на сцену и произнести свои фразы, я всё забыла. Я просто стояла там, посреди сцены, неподвижно. Учителя на первом ряду пытались подсказать мне мои строчки. А сейчас я могу быть на красной дорожке с тысячей щелкающих фотоаппаратов, и остаюсь невозмутимой. Разумеется, за столом с шестью людьми я веду себя иначе.

Со временем у меня стало лучше получаться играть. Я даже помнила свои фразы. Но не сказать, что я была одаренной. Когда мне было десять, мой отец отвел меня на прослушивание в Вест Энд касательно съемок в «До свиданья, дорогая» Нила Саймона. Когда я попала внутрь, я поняла, что каждая девочка, которая пыталась получить роль, пела песню из «Кошек». Единственной песней, что я могла вспомнить, была народная английская песня “Donkey Riding”. Послушав меня внимательно, кто-то спросил: «А можно что-то более… современное?». Я спела песню Spice Girls “Wannabe”. Мой отец практически спрятал лицо в своих руках. Я не получила роль, и думаю, что это было здорово. Мой отец сказал, что «Было бы сложно читать о тебе что-то плохое в прессе».

Но я не бросила попытки. В школьных постановках я играла Аниту из «Вестсайдской истории», Абигейл из «Салемских колдуний», одну из ведьм «Макбета», Виолу из «Двенадцатой ночи». После средней школы я взяла паузу на один год в обучении, работала официанткой и поехала в Азию, чтобы сходить в поход. Позже я начала заниматься в Драматургическом центре Лондона, чтобы стать Бакалавром в искусстве. В качестве юных актеров, мы изучали всё от «Вишневого сада» до «Прослушки». Роли главных «наивных девушек» я не получала. Такие роли уходили высоким, худым девушкам-блондинкам. Меня взяли на роль еврейской матери в «Проснись и пой!». Вы бы слышали мой Бронкский акцент.

После того, как я выпустилась, я пообещала себе: один год я буду брать только те роли, за которыми есть хоть какое-то будущее. Я платила за ренту, работая в пабе, в колл-центре, даже в музее, говоря людям, что «уборная впереди и направо». Секунды превращались в дни. Но я была полна решимости: один год без каких-либо плохих постановок, никаких слабых ролей.

Весной 2010 года мне позвонил мой агент и сказал, что идут прослушивания в Лондоне на новый сериал HBO. Пилотная серия «Игры Престолов» оказалась не идеальной, и они хотели сменить пару актеров, включая актрису на роль Дейенерис. На эту роль они искали таинственную, яркую блондинку. Я низкорослая, темноволосая, кудрявая британка. Плевать. Чтобы подготовиться, я выучила очень странные на мой взгляд фразы для двух сцен, одну из четвертой серии, где мой брат бьет меня, и одну из десятой серии, где я иду в огонь и выживаю, не пострадав от огня.

В те дни я считала, что здорова. Иногда у меня немного болела голова, потому что у меня было низкое кровяное давление и медленное сердцебиение. Иногда у меня начиналось головокружение, и я практически теряла сознание. Когда мне было четырнадцать, у меня была мигрень из-за которой я провела несколько дней в кровати, а в школе я иногда падала в обморок. Но это все не казалось чем-то страшным, все же стресс от жизни актёра и в целом от жизни. Теперь я понимаю, что это были первые признаки того, что грядет.

Я пробовалась на «Игру Престолов» в маленькой студии в Сохо. Четыре дня спустя мне позвонили. Судя по всему, прослушивание оказалось не полной катастрофой. Мне сказали лететь в Лос-Анжелес через три недели, и пройти прослушивание перед Бэньофом и Уайссом, а также руководством телеканала. Я начала активно готовиться. Мне купили билеты на самолет бизнес-классом. Я украла весь бесплатный чай на ресепшене. Когда я увидела другого актёра – высокого, со светлыми волосами, стройного, красивого – я старалась даже не смотреть на него. Я сыграла две сцены в темной аудитории, перед продюсерами и руководством канала. Когда все закончилось, я неожиданно сказала: «Может быть мне сделать что-нибудь еще?»

Дэвид Бэньофф сказал: «можешь станцевать». Не желая их разочаровывать, я станцевала «funky chichen» и изобразила робота. Думая об этом теперь, я понимаю, что могла все испортить. Я не лучшая танцовщица.

Когда я уже уходила, они подбежали ко мне и сказали, «Поздравляем, Принцесса». Я получила роль.

Я с трудом могла успокоить свое дыхание. Вернулась в отель, где какие-то люди пригласили меня на вечеринку на крыше. «Нет, спасибо» – сказала я им. Вместо этого я вернулась в комнату, скушала печеньки Oreo, посмотрела серию «Друзей» и позвонила всем, кого знала.

Первая операция была неинвазивная, то есть они не вскрывали мне череп. Вместо этого, они применяли так называемую эндоваскулярную спиральную эмболизацию. Хирург ввел провод в мою бедренную артерию в паховой области. Провод вели выше, мимо сердца, в мозг, где они запечатали аневризму.

Операция длилась три часа. Когда я очнулась, боль была невыносимой. Я понятия не имела, где нахожусь. Мое зрение было нарушено. В моем горле была трубка, я чувствовала жар и тошноту.

Они вывели меня из реанимации через четыре дня и сказали, что самое главное пережить двухнедельную отметку. Это время прошло с минимальными осложнениями, мои шансы на выздоровление были высоки.

В одну ночь, уже после этого времени, медсестра подошла ко мне и в качестве когнитивного теста, спросила: «Как вас зовут?». Меня зовут Эмилия Изобель Юфимия Роуз Кларк. Но я не могла этого вспомнить. Вместо это я пробормотала какой-то нонсенс и впала в панику. Я никогда не испытывала подобный страх – чувство приближающейся гибели. Я видела свое будущее, и оно не стоило того, чтобы его прожить. Я актриса, мне нужно помнить свои фразы. А я не помнила даже своего имени.

Тогда у меня была афазия (нарушение речи), последствие травмы, которую перенес мой мозг. Даже когда я несла полную чушь, моя мама игнорировала это и убеждала меня в том, что мой разум полностью ясный. Но я знала, что говорю плохо. В худшие моменты, я хотела, чтобы все кончилось. Я просила врачей, чтобы они позволили мне умереть. Моя работа – мечта всей моей жизни – вращалась вокруг языка и общения. Без этого мне бы пришел конец.

Меня вернули в реанимацию, и, после одной недели, афазия прошла. Я вновь могла говорить. Я знала своё имя – все пять его составных частей. Но вокруг меня были люди, которые не могли выбраться из реанимации, что постоянно напоминало мне о том, как мне повезло. Через месяц меня выпустили из больницы, я мечтала о ванне и свежем воздухе. У меня были назначены интервью, а через несколько недель мне нужно было вернуться на съемки «Игры Престолов».

Я вернулась к своей жизни, но, когда я была в больнице, мне сказали, что у меня есть вторая меньшая аневризма на другой стороне моего мозга, и что она может может лопнуть в любой момент. Врачи сказали, что она очень маленькая и возможно, что она никогда не лопнет и навсегда останется неопасной. Просто надо быть аккуратной и следить за ней. Мое восстановление было совсем не быстрым. Всё еще была боль, а также морфий, чтобы сдерживать ее. Я рассказала своему начальству по «Престолам» о моем состоянии, но я не хотела, чтобы это обсуждали в новостях. Шоу должно было продолжаться (The show must go on!).

Вплоть до момента, как мы начали снимать второй сезон, я была не уверена в себе. У меня иногда кружилась голова, я была настолько слабой, что мне казалось, что я умру. Я была в отеле в Лондоне во время пресс-тура, и я четко помню, что с трудом могла думать или дышать, не говоря уже о том, чтобы быть очаровательной. Я принимала морфий между интервью. Боль не уходила, а усталость была самой сильной, которую я когда-либо испытывала в жизни. И, всё же, я актриса. Я потратила слишком много времени, думая о том, как я выгляжу. И если этого всего было мало, я еще ударялась головой каждый раз, когда садилась в такси.

Реакция зрителей на первый сезон была фантастической, но тогда я мало понимала, как мир ведет счет популярности. Когда друг позвонил мне и сказал «Ты первая на IMDB», я ответила – «Что такое IMDB?”

В первый день съемок второго сезона в Дубровнике я говорила себе, «всё хорошо, мне чуть больше двадцати, я в порядке». Я начала работать. Но после первого дня я еле дошла до отеля, где упала без сил.

На съемочной площадке я не ошибалась, но мне было тяжело. Второй сезон худший для меня. Я не понимала, что делает Дейенерис. Если говорить правду, каждую минуту каждого дня я думала лишь о том, что умру.

В 2013 году после того, как я закончила сниматься в 3 сезоне, я взяла работу на Бродвее, исполнив роль Holly Golightly. Репетиция была шикарной, но было понятно, что шоу не будет иметь крупного успеха. Представление шло лишь пару месяцев.

Когда я была в Нью-Йорке, на моей страховке оставалось 5 дней. Я решила проверить мозг – теперь это нужно было делать регулярно. Вторая аневризма на другой стороне мозга увеличилась вдвое, а врач сказал, что нужно что-то делать. Мне обещали довольно простую операцию, проще, чем в прошлый раз. Вскоре после этого, я была в очень красивой комнате в больнице на Манхэттэне. Мои родители были рядом. «Увидимся через два часа», сказала моя мама, и я ушла на операцию. Еще одно путешествие провода по моим артериям. Никаких проблем.

Только вот они были. Когда меня разбудили, я кричала от боли. Процедура провалилась. У меня было массивное кровотечение и мои шансы выжить были минимальными, если они не прооперируют меня снова. В этот раз им нужно было добраться до моего мозга по-старинке, через череп. А операцию нужно было начать незамедлительно.

Восстановление было более болезненным, чем после первой операции. Я выглядела так, будто пережила войну похлеще любой, которую видела Дейенерис. Я вышла из операции с дренажом, который торчал из моей головы. Части черепа были заменены на титан. Сейчас вы не можете увидеть шрам, который идет от моего скальпа к моему уху, но тогда я не знала, что он исчезнет. А еще, самое главное, было важно не потерять когнитивные и органолептические функции. Пострадает ли концентрация? Память? Периферическое зрение? Теперь я говорю людям, что единственное, что я потеряла – это хороший вкус на мужчин. Но тогда, разумеется, мне было совсем не до смеха.

Я вновь провела месяц в больнице, и в определенные моменты теряла надежду. Я не могла никому смотреть в глаза. Я ужасно нервничала, у меня были панические атаки. Мне воспитывали так, чтобы я никогда не говорила: «Это нечестно». Меня учили помнить, что всегда есть тот, кому ещё хуже. Но пройдя через это второй раз, надежда угасла. Я казалось себе лишь своей оболочкой. Всё было настолько плохо, что я сейчас с трудом могу вспомнить подробности того времени. Мой разум заблокировал воспоминания. Но я помню, как мне говорили, что я могу не выжить. А еще я была уверена, что мир узнает о моей болезни. И это частично случилось через шесть недель после операции. Репортер National Enquirer писал небольшую статью. Он прямо спросил меня, но я всё отрицала.

Но теперь, спустя столько лет, я рассказываю вам правду без утайки. Пожалуйста, поверьте: я понимаю, что я не уникальна, и не одна пережила такое. Бесчисленное количество людей пережили гораздо худший опыт, а заботились о них намного хуже, чем обо мне.

Через какое-то время после второй операции, я поехала на Comic-Con в Сан Диего вместе с другими актерами. Фанаты на этом мероприятии суровы, ты не хочешь их разочаровать. Было несколько тысяч зрителей, и прямо перед тем, как мы начали отвечать на вопросы, меня накрыла ужасная головная боль. Вернулось старое и знакомое чувство страха. Я подумала, ну всё. Моё время вышло. Я избежала смерти дважды, и теперь она идёт за мной. Когда я ушла со сцены, мой публицист посмотрел на меня, и спросил, что случилось. Я сказала про головную боль, но она ответила, что репортер MTV ждет от меня интервью. Я подумала, что если пойду, то могу умереть прямо в прямом эфире.

Но я пережила его. Пережила MTV и гораздо большее. За годы после моей второй операции все зажило лучше, чем я могла надеяться. Я полностью восстановилась. Кроме моей работы актрисой, я решила заняться благотворительным фондом, который я развила вместе со своими партнерами в Англии и США. Он называется SameYou (“прежний ты”), и его цель – предоставить лечение людям, которые восстанавливаются после травм головного мозга или инсульта. Я чувствую бесконечную признательность моей маме и брату, моим врачам и медсестрам, моим друзьям. Каждый день, я скучаю по отцу, который умер от рака в 2016 году, и не могу в достаточной мере поблагодарить его за то, что он всегда поддерживал меня.

Я благодарна, и мне очень повезло, что я дошла до финала «Престолов». Я так рада, что жива и увидела концовку этой истории, а также начало всего того, что будет после.”

Перевод: Мекс.

Редакция: Мекс.